Этично ли документальное кино? 

— Этичен ли этот фильм по отношению к вашим героиням? Не получается ли это «Дом-2» в каком-то смысле?

— Тогда вопрос нужно ставить шире. Этично ли документальное кино? Или, если документальное кино этично, то где границы его погружения в реальность? В принципе, наверное, если исходить из базовых понятий этики, такую сложную тему вообще нельзя затрагивать в документальном кино. А если ее затрагивать, то как ее освещать, чтобы эта картина действительно взбудоражила зрителя, чтобы он задумался или, возможно, переосмыслил какие-то свои иллюзии? Каждый автор решает этот вопрос для себя индивидуально. Я вам скажу, что мой коллега Сергей Дворцевой аргументирует свой уход из документального кино именно фактом невозможности принимать на себя эти этические, нравственные вопросы. Он сказал буквально следующее: «Я не могу больше нести ответственность за героев своих картин. Когда я делаю игровое кино, на меня не давит этот груз моральной ответственности».

— Вы для себя этот вопрос как-то решили?

— Ваш вопрос странный. Вы же фильм видели не у меня дома, а в большом зале кинотеатра «Художественный». Этот фильм выходит в широкий прокат с 12 февраля по всей стране, его выпускает прокатная компания «Кино без границ», и уже эту картину купил «Первый канал» и будет показывать в «Закрытом показе». Поэтому странно спрашивать, решил ли я для себя этический вопрос.

— Понятно, что решили, но каким образом?

— Это не простое решение. Это, знаете, не то что — а, плевать… Не плевать. Но именно потому, что не плевать, поэтому и такое кино.

— Очень большая разница между героинями. Катя совершает вполне сознательный выбор, хотя пока не знает, довольна она результатом или нет. Вы на равных с ней ведете разговор. А другие две девушки, особенно Карина-Барби, зомбированы. Барби, может быть, и не совсем в себе.

— Вы правы, но читатель не услышит вашей интонации. Мне самому любопытно было бы ваш вопрос прочитать, а не услышать. Без ударений. Дело в том, что Барби не только зомбирована, но и зомбирует. Она как бы и жертва, но она еще претендует и на то, чтобы вокруг себя создавать зомбированное пространство. Она ведь хочет стать звездой, кумиром для подражания, это ее сверхзадача. Более того, боюсь, эту сверхзадачу она выполнит.

— Мне показалось, что тема девственности, которая объединяет трех ваших героинь, немножко искусственна…

— Я хочу дотошно корректировать ваши вопросы. Это не искусственность. Возьмите сказку «Лиса и журавль»: журавли не пьют из кувшинов, а лисицы из мисок. Они совершенно иначе питаются. Эта картина, конечно же, не о трех девственницах. Но это настолько очевидно, что, честно говоря… Я-то читаю с некоторых пор ваш портал и учитываю вашу аудиторию, так что давайте говорить на том уровне, на каком она размышляет и готова контактировать с художественными посланиями...

Конечно, это не рассказ о девочках; это как раз картина о зомбированности, о гламурном мире, который торжествует сегодня; это картина о жертвах этого мира, о том, как мы сами продаем себя по частям и пытаемся не продать, как мы противостоим этому миру, удается ли нам противостоять ему и что мы можем предложить ему взамен.

Главным эпизодом картины для меня лично как автора является кастинг (телевизионный кастинг в «Дом-2»), когда люди отвечают на вопросы. Они отвечают на вопросы абсолютно искренне. Более того, они ищут эти ответы. Они произносят некоторые вещи, которые не готовы сделать. Но они пытаются сказать то, что от них хотят услышать, а сказав, уже, может быть, и готовы это сделать. Не факт, но, может быть, и готовы. Одна девушка говорит, что готова продать родителей, хотя я убежден, что, дойди до дела, конкретно эта девушка родителей не продаст. Но, сколько раз я ни присутствовал в зале, я каждый раз видел этот зрительский шок, когда они это слышат, особенно когда они видят, как она подбирает эти слова, как эта мысль ей приходит в голову, как она это произносит. Я глубоко убежден, что слово материально: одна произносит и не делает — но мы ужасаемся, другая произносит и не делает — мы не ужасаемся, третья произносит и делает — и мы ужасаемся, четвертая произносит и делает — а мы не ужасаемся.

— Хороший был момент, когда молодого человека спросили, за какую сумму он съест свое дерьмо. За две тысячи долларов — мало, за сто тысяч — он готов; когда предложили пять, была видна работа мысли на лице.

— Да, он явно думал: «Может быть, все-таки взять эти пять?» Потому что сто могут не дать, а ему съесть-то, в принципе, почему бы и нет?

— Вы как-то за судьбой своих героинь следите? Или, может быть, просто знаете, что с ними происходит?

— Я не слежу за судьбой этих героинь. Я встречался с Катей и знаю, что Катя сейчас стала мамой.

— А ей удалось потратить эти деньги на обучение?

— Нет. Она их просто потратила. Три тысячи не такая большая сумма.

— У нее есть ощущение, что она совершила поступок, повлиявший на всю ее жизнь, или она это как-то пережила и живет дальше?

— Она сейчас ищет для себя какую-то аргументацию. Она понимает, что фильм сейчас выйдет в широкий прокат, что фильм начинает жить, она уже увидела свою фотографию в нескольких газетах. И сейчас она ищет для себя некое алиби, для того чтобы перенести это с минимальными потерями. Я в этом смысле готов ее поддерживать. Она мне предлагала разные схемы, что говорить и как говорить. И в принципе, я готов говорить как угодно, потому что мне ее жалко, и важно, чтобы для нее это в том числе был урок, который пойдет ей на пользу.

— А есть у вас прогнозы относительно других девушек?

— Я думаю, что у Барби диапазон будущего от Ксении Собчак до Берковой — я не знаю имени, да это, наверное, и не важно. Это тоже звезда «Дома-2», ведущая молодежной программы на «Муз-ТВ», а на самом деле она порноактриса и совершенно аморальный тип. В приличном обществе таким людям указывают на дверь. Однако если вы в интернете наберете ее имя, то увидите: вот Беркова на красной дорожке премии MTV, вот Беркова высказалась по поводу грузино-осетинского конфликта, вот еще что-то… Полный паноптикум. Мы все смеялись над итальянцами с Чиччолиной, но этот смех на пользу нам не пошел.

— Какой может быть выход из такой ситуации, кроме цензуры?

— Нет, я вообще против цензуры. Я убежден, что, если телевизионные менеджеры будут более свободны, это приведет к изменению ситуации на телевидении. Когда российское телевидение было свободным в 90-е годы, диапазон предъявленных пространств был шире и богаче. Было замечательное телевидение, было замечательное НТВ и т.д. и т.п. В Европе свободные менеджеры? Я вам скажу: все мои картины показывают в США и в Европе по телевидению. Одна из наиболее успешных картин — это история моих одноклассников из 52-й школы города Львова. В ней вообще нет ничего сенсационного, острого, ничего такого — это не «Девственность». Это интимная картина моих встреч с одноклассниками. Этот фильм показали во Франции, в Германии, в Финляндии, в Швеции, в Израиле. Ну в Израиле ладно, там живут одноклассники. Но в Германии и в Финляндии ни одного не живет одноклассника. А в России этот фильм вообще не показывали, потому что он неформатный. Только сейчас канал «Культура» собирается это сделать. Поэтому, когда я говорю о свободе менеджера, я знаю, о чем говорю. Вообще, свобода делает нас богаче, а рабство — беднее. Это прописные истины, с которыми чем дальше, тем меньше люди готовы соглашаться.

фото: Коммерсантъ
OpenSpace